Никс всплеснула руками:
– Ради чего, Горан?
Он отвернулся.
– Вам известно.
– Твердыня? – уточнила Исмин разочарованно.
– Твердыня! – крикнул. – Да! Твердыня! Перламутровые стены, хранящие заветные мечты. Грёзы, ради которых вы сами рисковали жизнями.
Злоба впивалась в кудесника мечами взглядов.
– Вы ничего обо мне не знаете, чтобы судить! – прошипел он. – Ничего! Рох прав, мы обмануты. Всё, во что верил я – выдумка, сказка для впечатлительных детей, мечтающих о чудесах. Алефа неприступна, призрачна. Тропы к ней неизвестны.
– Шагни – и путь возникнет, – возразила Исмин.
– Мы беглецы. – Он осмотрел изнуренные заточением лица. – Там, за марью, полнейшая неизвестность.
Клюв негодовал:
– Отговариваешь нас?
– Я спрашиваю, куда мы идёём? Теперь, когда правда известна – куда шагнуть?
Злата морозным тоном переспросила:
– Мы?..
Горан открыл было рот пояснить, но замер от осознания очевидного: ему не место рядом с ними, больше нет.
– Я сожалею, – произнёс смиренно. Его умоляющий взгляд очерствел строгостью. Не к чему досаждать оправданиями, доказывать унижением. – Действительно сожалею.
Тами растерянно взбунтовался:
– Мы все отправимся через горы. Все! Отыщем твердыню. Мы отыщем её, слышишь? – Он затряс в своей руке руку Горана. – А ты нам поможешь.
Друзья молчали на призывные жесты Липучки, и это молчание означало несогласие. Они видели в Горане тщеславного воспитанника града, потерпевшего порожние в интригах династии. Земля словно прорастала шиповой лозой, отдаляя ребят на недостижимые для объяснений расстояния.
Кудесник кивнул, принимая их непреклонное решение.
– На рассвете я уйду на восток, – и побрел прочь.
Скурат плыл позади призраком. Крадуши стояли немыми истуканами скорби, неотрывно смотря вслед кудеснику.
***
После купания в термальных источниках, все собрались у костра. На крадушах серела одежда безродных: свободного кроя костюмы и платья. Капюшоны тёмных накидок скрывали лица.
Мгла стирала отличия местности. Горану вспомнились вечера путешествия, камин в доме Мирны и Хадуга, россыпи созвездий над Талой.
Эфа жарила на огне кочерыжки вечнозеленых кустарников скал – чадака. С виду – коричневые соцветия рогозы, по вкусу они напоминали бобовые с маслянистым привкусом подсолнечных семян. Сытный чадак в сочетании с горьковатым отваром из котелка создавал ощущение обычного ужина в крестьянской харчевне. Тами рассказывал о том, что ещё неделю назад у пруда так же жарили чадак безродные. Отмывшись от грязи, крадуши вновь напоминали Горану знакомых ребят: неунывающих, разговорчивых, искренних. Он тоскливо поглядывал на странников украдкой. Гордость душила огорчение, но так хотелось вновь увидеть в их глазах хотя бы проблеск прежнего понимания.
Возник разговор о дальнейшем пути. Неловкие паузы очерчивали границу: он – посторонний. Тами, не замечая ополчившегося настроя друзей, пытался планировать маршрут с Гораном. Кудесник отвечал краткими фразами, а затем достал из рюкзака атлас Бахаря с торчащими листами – схемами предполагаемых троп грёз. Дальнейшее обсуждение продолжилось без него: кудесник, сославшись на усталость, спрятался в палатке.
Сон долгое время не шёл. Будущее пугало. Языки костра трепетали по тенту в споре с тенями ночи. Извечная схватка. Свет и тьма. Горану вспомнилось Великое заседание и суровый вердикт мудрецов. Изгнание. Тогда ему казалось, что большего отчаяния испытать не дано – опрометчивое заблуждение. Обстоятельствам не дано рушить мечты, и даже завистливым, алчным недругам. Препятствовать, ослепляя иллюзиями и страхами, но рушить… нет.
Костёр гас. Тьма затапливала палатку, словно воды трюм тонущего корабля. Разрушает мечту её хозяин. Безволием, мелочностью и ложным выбором. Горан сомкнул глаза, погружаясь во мрак мыслей. Злость выпустила когти из несмолкаемой совести – и холодом одиночества нахлынуло раскаяние.
Утро потребовало действий. Горан сонно побрёл умыться к пруду. Птицы молчали, даже ветер не шумел над рогами пучеглазых деревьев. Ночью многоликие не тревожили покой. Горизонт блестел золотом в туманной сырости. День обещал ясность.
Кудесник зачерпнул воды ладонями и плеснул в лицо. Прохлада всколыхнула вялые мысли. Горан вытерся рукавом и посмотрел на палатки. Крадуши спали. Им снились мечты. Скурат обучался в Замке Воителей. Тами отыскал родителей, Клюв – темницу отца. Эфа вновь говорила, а Исмин более не вызывала в животных ужаса. Никс ступала по мифической Анфиладе Прорицателей, осматривая с восторгом хроники, кодексы и атласы колдунов. А Злата… Злата видела дом родителей. Его стены, пропитанные плачем, вновь отражали смех: братья были здоровы.
Мирная, предрассветная тишь…
Позади булькнуло кваканье. Горан подавил зевок в кулаке, оборачиваясь на кварцевые выступы, обросшие вересковым кустарником. Рокочущий голос повторился в двух шагах. По шершавому камню прыгнула грузная жаба. Горан похолодел от ужаса: на ее гнойно-бородавчатой голове белели незрячие хрусталики глаз. «Змеяды!» – закричал кудесник, отшатываясь от синюшно-бурого существа – предвестника мертвящей магии. Рокот усилился. На дымчатую канву пруда вспрыгивали новые и новые жабы. И вот уже лес загудел мерзким унисоном клекота – оповещением неизбежного: хищники взяли след.
Глава 17
1
Ноги спотыкались о камни, увязали во мхах. Солнце ослепляло, но мерзлота почвы не поддавалась теплу, потрескивая наждачной коркой. Горан остановился, прислоняя ладонь ко лбу козырьком. Впереди зеленело хвоей войско деревьев, ограждённое белой цепью Звёздных гор. Крадуши медлили за спиной кудесника, осматривая живописную долину скалистого леса.
– Карты бесполезны. Кроме гор, ни одного верного ориентира. – Горан спрятал атлас в рюкзак и оглянулся.
Злата стояла позади группы беглецов, наблюдая за многоликими. Чудища, обхватывая корнями камни, замирали рогатыми деревьями. Границы чернолесья заканчивались у изумрудного океана елей. Здесь его пугающая защита теряла силу. На одно из пучеглазых деревьев опустился ворон. Ребята обернулись на картавый крик птицы.
– Многоликие больше не смогут сопровождать, – оповестила Злата.
Горан напряг слух, всматриваясь в горбатые силуэты чудищ:
– Ты понимаешь их?
– Мудрецы задавали этот вопрос каждый день. – Злата гневно встретилась с кудесником открытым взглядом. – Нет, только предполагаю. Я уже признавалась тебе.
Многоликие утрачивали звериные черты, смыкаясь дрёмой. Долгое путешествие так и не прояснило загадку их преследования. Если бы разгадать в скрежетании ветвей слова… Алый жар выпученных глаз угасал, превращаясь в наросты чаги. Ворон сварливо каркнул, побуждая путников спешить.
